Рассказывает Валентина Алексеевна 1940 г.р. из д.Верхние Горки, Пороховского р-на Псковской области.
СВА: Немцы у нас стояли два года, в нашей деревне немцы стояли. Долго стояли. Но они… мирного населения они не трогали. Вот как мама рассказывает. Наоборот. Вот как мама рассказывает. Вот там у нас – мы на краю жили, катюша… Была поставлена дамба, и на ней стояла катюша. А раньше же как – ну, когда немцы должны прийти, и они что-то… ну, продукты прятали. В кусты там. У нас даже там вот кусты за нашим домом – раньше мы в За̀речье жили – называли Шороховы. Шороховы кусты! Ой, пошли в Шороховы кусты! По кличке. Потому что мы на самом краю жили, и там кусты такие, заросли, всё. И это… Шорохи, Шорохи, ну, пошли, в Шороховы кусты, там, играть, там, ну, чё, всякие домики строить. Ну это… мама говорит… ну, говорят, иди, бабка, иди – ну, мама-то молодая была, ещё она не бабка была, двадцать семь лет. Иди, говорит, за продуктами. Она говорит – я, говорит, пойду, иду-иду, а они, говорит, как пальнут, ну, стрѐльнут. Катюша – это ж звук такой! Она говорит, я упаду – они хохочут надо мной!
СВА: У нас даже в нашем доме – вот где мы в За̀речье жили, да, вот у нас там чулан – этот чулан был долго-долго-долго колючей проволокой вот так вот… обтянут колючей проволокой. Ну, партизаны-то были. В смысле как бы это… И полицаи были. В своей же деревне были полицаи.
— То есть не то что они тут зверствовали? Просто лагерем своим стояли?
СВА: Нет. Ну вот шла одна как бы… партизанка через нашу деревню. Ну, шла через Дубровно – ну, шла откуда-то там, откуда… А жил… ну, много предателей, много было. Даже свои, деревенские, могли так заложить, что это самое… И мы даже… и вот с Дубровне – в Дубровне был у них этот штаб немецкий. Это по маминым рассказам, это я не помню. И вот он пошёл и доложил, что вот шла девушка, наверное, партизанка. Вот её догнали и поймали. Но здесь её не казнили, казнить возили в Порхов. В Порхове казнили. А предали свои, деревенские. Всякие были. А так – не зверствовали.
(о том, как советские солдаты брали высоту – «горку», — и очень много погибло) Мама с другими женщинами ходили собирали раненых, хоронили трупы. И были солдаты – молоденькие, и стрелять-то не умеют, узбеки, казахи, одеты плохо – а дело было зимой, так их жалко было.
Потом уже, когда уже наши стали наступать уже, уже полностью, немцы даже те, которые жили в нашей деревне, они сказали: уходите в леса! Или в другие… Потому что идёт карательный отряд, который будет сжигать и убивать. Ну, как бы, людей сжигать и деревни сжигать. Уходите все. Ну мама…. Ну мы, говорит, это… Ну, кто-то ушёл, а кто-то остался. Но предупреждали! Сами же немцы. А карательный отряд был из кого? Из полицаев, из латышей в основном. Вот не столько зверствовали немцы, сколько Прибалтика – вот эти вот латыши зверствовали — и наши, власовцы. (…) Вот они больше зверствовали, чем немцы. А немцы как-то особо не зверствовали. Они нам: сажайте, сейте, делайте всё, что хотите. Ну, партизан, конечно… Здесь недалеко и деревня сожженая, Красуха. Полностью. Сожжёна полностью и с людьми вместе. Из-за партизан. А так если их не трогаешь – и они не трогают.