Перед вами четвертая часть интервью с реставратором-плотником из с.Нёнокса на Белом море Виктором Дрёниным. В этой части разговор идет о том, как человек приходит к пониманию мастерства, какие органы чувств помогают реставратору в его работе и как эта работа меняет человека в принципе.
НВ. Виктор Петрович, а если бы вас здесь не было?
Я как-то не задумывался, честно скажу. Мне всегда была присуща категоричность, а последние лет пятнадцать она сама собою умерла. Не знаю, не знаю что было бы, наверное, плохо, всякий исход был возможен. Потому что, мне кажется, я не знаю что или кто находится под защитой кого-то сверху — скажем так.
Помню, пожар случился. Это еще колокольню делали, значит где-то 2002 год. Делали обшивку колокольни, а внизу было два штабеля под навесом обшивки старой, и куча стружки большая, то есть строгали вручную.. И два ребятенка: один шести лет, другой семи, один сын нашего сотрудника, а второй местный, значит. Достали спички и подожгли, рядом стояла семёра1 . А там вот как всегда дремал парнишка семнадцати лет, или шестнадцати даже, а я один оказался на лесах. Я это вижу тоже, крикнул — они убежали, а огонь ну так, чуть-чуть занялся, как костер, знаете, занимается. И пока я думал прыгать — восемь метров, куда там попадет, непонятно — и пока я спускался, все занялось. Я успел вытащить только две доски, без багра, без всего. Я тогда в машину, главное, что машина тогда с бензобаком и рядом стоит, рванет — мало не покажется. Вот я и кричу Андрюше.
Он говорит: «Ключей нет».
Я: «Беги в дом, поднимай всех и скажи,что надо ключи от машины, чтоб отогнать».
Дождичек стал накрапывать, но все-таки приехала машина и удивительно, что у них оказался не дырявый шланг. А все-таки сушильня такая, даже дождичек не помогал, весь этот штабель и загорелся. Он находился ровно практически посередине Троицкой, но ветерок был и зашаял2 угол церкви, а зашаял — там опилки, опилки, на потолки которые засыпали: когда там приход временно организовали в южном приделе, засыпали для утепления опилки на потолок. И вот машины спасали только тем, что они заливали Троицкую всю, все эти опилки, ну сквозь обрешетку просто лили на угол и все. И оказалось все нормально. Потому что на деревне часто это было — пожары. Когда машина приезжает, то у них дырявый шланг, то еще чего-то то еще чего-то, воды нет, но как-то мы сумели выйти из этого. Любовь Федоровна, покойница, глава сельской общины большой, она взяла икону и в крестный ход вокруг Троицы пошла — спасти. В общем отстояли, усилиями многих людей Троицу отстояли.
С этим храмом мы породнились, и он, собственно говоря, воспитал меня и переиначил мою жизнь. Я понимаю, что человек течение жизненное мало может изменить, но я сильно изменился, характер, скажем, не очень, но я — другой человек.
НВ. Как вы определяете до и после того? Что произошло?
Профессия, погружение вот в прошлое — это сейчас приходит чисто интуитивно, что-то, чего я не знаю просто, но интуитивно это понимание истины, настоящей, не важно что: музыка, искусство, ремесло ли любое или техническая какая-то вещь. Я понимаю, что это настоящее, что это может дать что-то человеку. Зачастую по вещи я понимаю, вот, как ни подойти, прямо для человека сделана. Так и здесь, вот истинность этих храмов, этих памятников, то что туда человек привнес. И в начале когда было стремление, да и исполнение этого стремления, это настоящее есть, там ничего ни прибавить ни убавить. Ничего подобного за время своей жизни я практически и сказать не могу, за 60 лет я ничего подобного, пожалуй, и не видел, ну, детство не беру.
Я имею ввиду из архитектуры то, что мне близко. Может быть, сейчас, ценю сталинские высотки, хотя раньше не ценил.
НВ. А почему?. Что вы в них находите?
Ну это интуитивно, я не специалист, я могу так сказать, по нахватанности , но все-таки что-то читал по истории архитектуры. Я в них все ценю, облик, адрес внешний, решение фасада стен. Это делали профессионалы, это все-таки архитектура, то есть сейчас я это понимаю, вот.
осязательность сейчас наравне со зрением работает
НВ. Вот все-таки, Виктор Петрович, объясните мне, которая с деревом никогда не работала, вот это понимание настоящего, оно в какой-то момент действительно возникает, когда ты смотришь на эту красоту, или когда ты с этим деревом работаешь и видишь, как шла рука мастера, как шел топор, вот что это, когда это возникает?
Даже еще более важная вещь — через кончики пальцев. То есть осязательность сейчас наравне со зрением работает. Понимаю, что вот с возрастом зрение слабеет, вот моё личное зрение слабеет и не то что бы я тренирую осязательность специально, а вот дайте я проведу там рукой и скажу: какой это век, каким топором работано. Кстати и слух. Вот как дышит конструкция в разную погоду, как она отдает звук, говорит о том , что нет там гвоздей или их минимум. Так работают безгвоздевые конструкции, врубки, зазорами дышат, скрипит, шатается, насколько ухода есть. Это не жесткие конструкции, деревянные конструкции очень гибкие. Этот дом, в котором мы сейчас находимся я определяю как скрипит, как ударяет дверь, кто вошел, скорее всего даже могу сказать из тех кто вошел — знакомый или незнакомый, потому что слышу, как скрипнула дверь. Так слух и начинает работать.
НВ. А в какой момент это было приобретено? Ведь вы же пришли совсем молодым человеком, вот говорите о том, как вы первый раз затаскивали это бревно. В какой момент произошло это открытие себя?
Не знаю, это где-то последние десять лет, пожалуй. До этого не было, там была физическая усталость и обременение даже, частично предпринимательством, это съедало все силы и мысли были только об этом, а вот где-то последние десять лет — пришло. А формулировать я начал буквально года два-три назад, при спокойной жизни, грубо говоря на пенсии. Ну после 2014 года, потому что финансовая поддержка в очередной раз приостановилась, и три года её не было, и вот пришло формулирование.
В.П.Дрёнин, с.Нёнокса. Архив экспедиции лицея им. В.И. Вернадского «Русский север 2018», собиратель Свешникова Н.В.
Предыдущие части интервью: