Часть интервью с жительницей села Варзуга 1922 года рождения про рыболовецкую промышленность в военное время.
— Ёла – это судёнышко небольшо, парусно, моторов-то не было, на парусной ёлы три паруса и вот этого. Надо было Мурманск кормить рыбой, дак мы вот весь Кольский залив вдоль и поперёк везде, в кажду губу нам везде добро было дано. Мы были где торпедны катера, где больше щуки подводны лодки, где малютки – всё видели.
— На ёлах?
— Да, нас везде пропускали, мы рыбу для их.
Из книги Семенов В. Мурманская судоверфь. Годы. Люди. События
— И вы говорили там по три человека, три паруса и три человека, да?
— Ну, на ёлах три человека, а нас было девять ёл. Вот ходили, ходили как-то — нигде рыбы не было, а у нас был сугонитель такой, который нас — туда поезжайте, да там концентрация рыбы. А мы ходили, ходили, да нигде-то рыбы не было, да так устали – пришли в порт в Териберку, вернее в Лодейно. Ну, Териберка там деревня, а Лодейна — судоремонтные мастерские. Вот якоря бросили, друг за дружку привязались. Мужики говорят – девки, если Немыщенко закричит с пирса, что концентрация рыбы там – никто звуку не подавайте. Надо нам отдохнуть. Ну, мы повалились спать, только не поспели заспать-то, вдруг Немыщенко-то на причале: «Конёв!» Конёв у нас кормщиком был, он за главного у нас тут у всех. Никто, даже мы с Катей ни даже… «Рогозин!» Так всех: «Сабаев!» А Маша у его была девушка тут: «Чево тебе надо?» А Сабаев-то кормщик – ох к еб*** матери-то, тебе что сказано! «Концентрация рыбы вот в таком-то районе!» А Сабаев говорит: «Х**** тебе там есть!» Мы всего наслушались.
— Понятно, но хоть отдохнули.
— Да. И не пошли пока не отдохнули.
— А по сколько раз приходилось плавать, по сколько дней не заезжая домой?
— Мы уехали в марте, а приехали в октябре. И всё там – жили в этих ёлах.
— А ели что?
— Дак, сами ловили рыбу, дак печка стоит железна, да тут и чай грели, тут и уху варили.
— На ёлах, да?
— Да, на ёлах. У Семёна-то, он мужик большой, сильный, дак у него как палка-то. А мы две девки-то, так на другой стороны у нас три досочки, да чем-нибудь закроемся. Здоровье-то там потеряно, ой, ой.
— Как же вам рыба не надоедала?
— Так мы встречались с военными, так им надоедали концентраты: пшёнка ли там, гречки, всё – и мы менялись.
— А ёлы это частные были?
— Не-е-е, колхозны. И вот вышла на берег, а там военных везде на горах-то было полно – ну, война шла, дак! И мы вытянули невод – мойву ловили, и надо было нам его чинить, да высушить. И мы запели песни, а все певучие. Еликонидка, запевай! – дядя Григорий — Еликонидка, запевай! На берегу сидит девица и там такую другую. И так у нас у всех – это девять ёл по три человека, двадцать семь человек – все поют. Да, по скалам-то разносится – тишина, вечер, — дак столько-то военных выкатило, ай, её! Очень хорошо было.
— Так вы рыбу сразу им отдавали, два?
— А у нас специально были фактории, куда мы сдавали. А так, если есть лишня рыба, так скажем, нам надоели концентраты пшёнка эта – так мужики скажут, поменяемся. Не всегда, а так-то.
— Это каждый год такое было?
— Нет, это был 44-й год. А 45-й, мы приехали домой осенью, в октябре месяце, а в марте опять назначили уже других, тоже на девять ёл. А им не пришлось – война кончилась.
— Это только для войны было, да?
— Да, во время войны. А потом война-то кончилась, нас же не выпускали в море далёко. Немецки-то подводны лодки тут как тут. Ой, насмотрелися-то техники. Пойдут торпедны катера на коммуникации в бой, да только у солдат ленточки машутся, они стоят на полубаке, а буруны-то идут. Подводна лодка – мы бросим дрейф, дрейфуем.. А подводны лодки мимо нас, наши, под перископом посмотрели всего – всёй техники, а как раз вот война-то шла к концу на Севере, вот так вот! И два сторожевика, тут на выходе Кольского залива, двадцать километров наверно ширина Кольского залива. С той стороны выходит сторожевик и оттуда и всю ночь. Ведь подводные лодки немецкие в первые-то годы заходили до Мурманска, а тут-то ущерб. Два сторожевика весь залив посвечивают. И подводны лодки-то немецкие тут больше нос не совали. А нас-то далеко не выпускали, на парусный ёлах, дак куды же! А рыбу выловим утром, выкинем ярус, и рыбу её вызывает на базу свою, где нам положено. Так что я технику всё повидала. И как раз бомбили Теркинèс, я и говорю, что война-то шла к концу. Теркинèс бомбили, мы выкинули-то ярус, и нас носит туда, сюда, а тишина – полетели самолёты, под бомбовоз. У каждого бомбовоза по три ястребка – впереди и по бокам, охрана. А потом бух, бух! Тут Теркинèс не так далеко, дак, а море-то тихо, по морю-то быстро звук-то. Ну, а мы считам, как обратно полетят, это они летят строем туда – у каждого бомбовоза по три ястребка. А обратно летят строй разрозненный и столько-то бомбовозов, столько-то ястребков, и не насчитаемся – то бомбовоза, то ястребка. И вот не насчитались – значит сбиты. И вдруг далеко, далеко, где-то звук чуть- чуть, он наверно летел на одном цилиндре только и прилетел на свою базу живой, но подбитый. Так где я ни была!
[Е.А. женщина, 1922 г.р. ]
[Архив экспедиции в с.Варзуга Терский р-н Мурманской области 2004]